Этот материал можно считать продолжением темы, затронутой в публикации “Как делали карателей” (“АК” № 85 от 29.10.2021 г.). Только сегодня коснемся, пожалуй, самого шокирующего аспекта геноцида белорусского народа — уничтожения детей.

Почему нацистские палачи не любили расстреливать детей

Работая в интернете с документами по геноциду белорусского населения в годы Великой Отечественной войны, на сайте российского федерального проекта “Преступления нацистов и их пособников против мирного населения СССР в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.” координатор проекта “Электронная книга “Память. Осиповичский район” нашел  статью Максима Лужанина “Убийцы детей” (1946 год).

Автор — участник войны, белорусский советский прозаик, поэт, кинодраматург и переводчик, критик, заслуженный деятель искусств БССР, лауреат Государственной премии БССР имени Якуба Коласа — работал по горячим следам. В январе 1946 года состоялся Минский процесс — суд над 18 немецкими военными преступниками. Все осужденные признали свою вину в уничтожении мирных советских граждан, зверских расправах и издевательствах над советскими военнопленными, разрушении населенных пунктов, грабежах мирного населения и других проявлениях той бесчеловечной системы, которую мы сейчас называем нацизмом. Они раскаялись, возможно, даже искренне.

Оберштурмфюрер СС (соответствующее звание в вермахте оберлейтенант) Ганс Кок заявил: “Все те преступления, которые я совершил в России, я совершил не только через послушное выполнение тех приказов, которые давали мне начальники, но также из признания и выполнения расовой теории. Убивал и уничтожал также по собственной инициативе. <…> Много крови на моих руках. В данный момент жду смертного приговора”.

Для 14 осужденных мерой искупления стала смертная казнь через повешение, остальные приговорены к 15-20 годам каторжных работ.

В статье Лужанина приведены конкретные факты истребления жителей Осиповичского района. Один из свидетелей упоминает наличие в Бобруйске так называемого “трудового лагеря” для мирных жителей деревень: “<…> бобруйский комендант Мол имел в подчинении несколько так называемых “трудовых лагерей”. В самом городе (Бобруйске) на Базарной улице размещался большой лагерь, куда было согнано население целых деревень Осиповичского района с детьми. Там, в помещения, где с трудом могло поместиться 100 человек, начальник лагеря Бурхард загонял по 300. Они получали на день 100 граммов хлеба и такую поганую еду, что даже сами немцы называли ее помоями. Те заключенные, которые теряли работоспособность и не могли больше выходить на работу, а также физически слабые, передавались в специальные лагеря смерти, откуда уже никто живым не возвращался”.

Но самые страшные строки автор приводит в конце статьи, когда цитирует фашистского палача, расстреливавшего матерей с детьми.

“<…> Ни разу не зашевелилась в черных сердцах хотя бы капля жалости к горькой материнской слезе, к предсмертному крику ребенка. Нет, их волновало совсем другое. Дети мешали убийцам механизировать расстрелы. Участник кровавой расправы в рогачёвском гетто Бурхард на суде заявил, что один из эсэсовцев жаловался ему, как неудобно было расстреливать детей, потому что они меньше ростом, чем взрослые. А грудных детей матери старались держать на высоко поднятых руках. Поэтому за один проход автоматной очереди палач не успевал убить всех, много детей оставалось живыми <…>”.

Но некоторым карателям уничтожение детей казалось чем-то вроде спорта. Так было в Гродзянке Осиповичского района, когда пьяные полицаи начали пальбу по детям. Елизавета Богданович, тетя известной осиповичской поэтессы Лёли Богданович, пыталась прикрыть руками от пуль трех своих детишек (3, 5 и      6 лет). Не уберегла — убитых похоронили в одной могиле — и осталась жить далее с простреленной рукой, с тяжелым камнем на душе.

Ей посвящено стихотворение “Голубка. Баллада о матери”, которое Лёля Богданович иногда читает на встречах со школьниками.

Об ужасном эпизоде уничтожения жителей деревни Маковье рассказала партизанка 44-го отряда Валентина Грязных (Илькевич):

“<…> Мы подобрали на дороге женщину, она была без сознания. Она не могла идти, она ползла и думала, что уже мертвая. Чувствует: кровь по ней течет, но решила, что это она чувствует на том свете, а не на этом. И когда мы ее расшевелили, она пришла немного в сознание, мы услышали. Она рассказала, как их расстреливали, вели на расстрел ее и пятерых детей с ней. Пока вели их к сараю, детей убивали. Стреляли и при этом веселились. Остался последний, грудной мальчик. Фашист показывает: подбрасывай, я буду стрелять. Мать бросила ребенка так, чтобы убить его самой… Своего ребенка… Чтобы немец не успел выстрелить. Она говорила, что не хочет жить, не может после всего жить на этом свете, а только на том… Не хочет… Я не хотела убивать, я не родилась, чтобы убивать. Я хотела стать учительницей. Но я видела, как жгли деревню… Я не могла крикнуть, я не могла громко плакать: мы направлялись в разведку и как раз подошли к этой деревне. Я могла только грызть себе руки, у меня на руках остались шрамы с тех пор, я грызла до крови. До мяса. Помню, как кричали люди… Кричали коровы… Кричали куры… Мне казалось, что все кричат человеческими голосами. Всё живое. Горит и кричит. Это не я говорю, это горе мое говорит…”

Хорошая работа в хорошо организованном аду

Воспоминания свидетелей и жертв геноцида — это концентрация боли и ужаса, которую не каждая психика выдержит без последствий.

А каково это — быть по другую сторону автоматного ствола и пылающего факела? Судя по приведенным выше словам оберштурмфюрера СС Ганса Кока, даже самые усердные каратели через некоторое время оценивали свои “подвиги” с недоумением. И действительно, признаваться суду в проявлении инициативы при массовых убийствах мирных граждан Коку не было никакого расчета. А вот себе…

Перед нападением на СССР в Третьем рейхе уже существовал отлаженный механизм для проведения массового истребления мирных людей — айнзацгруппы (группы развертывания), и подчиненные второму человеку в СС, главе полиции безопасности и СД Рейнхарду Гейдриху.

Для действий на советской территории их было создано четыре. Они имели одинаковую структуру: разделялись на зондеркоманды (особые команды) для действий вблизи линии фронта и айнзацкоманды (целевые команды), “работавшие” в глубоком тылу. В каждой группе было примерно 350 эсэсовцев, 150 шоферов и механиков, 100 членов гестапо, 80 сотрудников вспомогательной полиции (набиравшихся обычно на месте), 130 сотрудников полиции порядка, 40-50 работников уголовной полиции и 30-35 сотрудников СД (всего от 600 до 900 человек).

Беларусь входила в зону ответственности айнзацкоманды Б. В ее штате состояло около 655 человек, а первым командиром стал начальник уголовной полиции нацистской Германии Артур Нёбе. Что характерно: он не был фанатичным нацистом и в 1944 году участвовал в неудачном заговоре по свержению Адольфа Гитлера. Но личная позиция не мешала ему образцово выполнять свои служебные обязанности. Под его командой в БССР было уничтожено около 46 000 человек. Из них 100 — в ходе показательного расстрела, который был организован для рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

…Каждая массовая акция геноцида в плане организации была управляемым процессом. Это означает, что на нее выделялось — естественно, по предварительно рассчитанным нормам — нужное количество людей, материальных ресурсов (в том числе патронов для расстрела и горючего для поджогов). Прорабатывалась логистика доставки участников экзекуции и ее будущих жертв и вывоза материальных ценностей (интересы экономики рейха забывать нельзя!). А по итогам следовало кого-то поощрить за усердие, провести воспитательную работу с халтурщиками и нарушителями дисциплины. Ну и написать обстоятельный отчет вышестоящему начальнику.

Как это делал Артур Нёбе и пять сменивших его командиров айнзацгруппы Б, в деталях неизвестно, а вот его коллега, начальник айнзацгруппы Д штандартенфюрер (полковник) Отто Олендорф при ликвидации крымских евреев предусмотрел всё: “<…> евреев доставляли к месту казни транспортом 46-й пехотной дивизии вермахта, боеприпасы также предоставил вермахт. Большие ящики с патронами стояли поблизости от противотанкового рва, и каждый стрелок мог брать любое количество патронов как для карабина, так и для пистолета-пулемета.

Служащие вспомогательных подразделений (хиви — советские военнопленные, добровольные помощники вермахта) подгоняли их ударами дубинок. В месте сбора у жертв отнимали деньги, часы и другие личные вещи. Верхнюю одежду срывали, с детей также срывали верхнюю одежду и обувь. В стороне от места, где разгружали грузовики, лежала огромная куча одежды, детской обуви, шапок и часов.

Тем временем для персонала зондеркоманды 10б было налажено отличное продовольственное снабжение, так как акция обещала быть долгой. Стрелки были снабжены теплой одеждой, едой и теплыми напитками (в т.ч. и глинтвейном). Для всех членов зондеркоманды эта акция являлась “огромной нагрузкой”, исходя из которой, руководство делало всё, чтобы ликвидация проходила комфортно для персонала”.

Некоторые из членов расстрельной команды хотели взять вещи убитых детей себе, чтобы отправить их в Германию своим детям. Но их пристыдили коллеги: присваивать чужое имущество недопустимо с моральной точки зрения…

К слову, моральный аспект нацистского геноцида нельзя объективно оценить без учета достижений немецкой фармакологической индустрии. В Третьем рейхе борьба с наркоманией была беспощадной, однако употребление веществ, стимулирующих физическую активность, приветствовалось. Так что препарат “Первитин”, который позволял без отдыха работать по 50 часов, был принят с восторгом. Рекомендации по широкому употреблению “Первитина” обосновывались тем, что он придает “многим гражданам энергию и выносливость, позволяя им быстро восстановить страну, которая борется за выживание”.

Препарат продавался в каждой аптеке всем желающим, а в вермахте стал своего рода штатным БАДом. Его даже в армейский шоколад добавляли — он за свое действие получил выразительное название “танковый”.

“Первитин” однозначно помог вермахту разгромить Францию, и на СССР бравые захватчики двинулись под дозой боевого допинга. Насколько это помогало немцам воевать — тема отдельная. Но был у препарата один специфичный побочный эффект, о котором важно знать. От его регулярного употребления человек в каком-то смысле становился биороботом. Он терял чувство страха, способности мыслить критически, сочувствовать и сопереживать другим людям. А потому не задумываясь выполнял любые приказы.

Очень полезное качество для “работников” айнзацгрупп, убивающих всех. В том числе и невинных детей…

При подготовке материала использовалась информация сайта “Электронная книга “Память. Осиповичский район”.