Мозаика жизни

От белизны кафельной плитки, никелированного сияния хирургического столика, простыней и белых халатов, приготовленного инструмента, приборов контроля и даже специальной бестеневой лампы — от всего веяло холодом и тревогой. Побывавшие в операционной навсегда запоминают это ни с чем не сравнимое леденящее чувство, когда человек превращается в живой “конструктор“, который вначале раскручивают беспристрастные руки в перчатках, чтобы разобраться в поломке, а затем собирают воедино. Такие же холодные, лишенные эмоциональной окраски, и слова здесь звучат: “Зажим, скальпель, ранорасширитель, набор инструментов для скелетного вытяжения…”

На столе — мужчина с множественными переломами лодыжек и вывихом стопы. Чтоб пациенту долго не маяться в больничной палате на вытяжке, было решено провести недавно освоенный вид операции — внутрикостный остеосинтез. У столика — хирургическая бригада, действия которой неспешны и просчитаны. Все подчиняются коротким командам оперирующего доктора — Давида Степаняна. Анестезист следит за дозированной подачей наркоза, анестезиолог посматривает на приборы…

Инструменты в руках врача сменяют друг друга. Тишину нарушают то металлический скрежет, то шум дрели, сверлящей кости…

Второй час операции на исходе. “Рентген”, — раздается наконец в операционной. Медсестра приглашает врача-рентгенолога, который делает снимок лодыжек. Контуры костей сравниваются с первоначальным изображением на предоперационных снимках. Убедившись, что все выполнено правильно, доктор приступает к наложению швов, ассистент помогает. Через четверть часа хирург расправляет плечи и сообщает об окончании…

Пока операционная готовится к приему следующего пациента, беседуем с Давидом Окоповичем.

— Какие чувства испытываете после удачно проведенной операции?

— Усталость, — улыбается. — И, конечно, удовлетворение, когда видишь, как, например, здесь, что кости удачно прилегают, все сделано правильно. Но еще больше радуюсь, когда пациент выписывается из больницы практически здоровым.

— Бывает жалко больных?

— Они для нас только пациенты. В операционную не несем никаких эмоций. Иначе не сможем действовать правильно, может не хватить решительности и мужества.

— А если на столе знакомый или родной человек?

— Это исключено. В хирургии не принято оперировать близких: рука может дрогнуть в самый неподходящий момент. Зато из числа прооперированных и вылеченных многие впоследствии стали настоящими друзьями.

— Посещает чувство страха или беспомощности?

— Бояться хирург не должен ничего. Но он не всемогущий, бывают случаи, когда видим, что помочь уже не можем. Хотя за жизнь и здоровье боремся до конца по максимуму. И случается, что практически безнадежные пациенты выживают, если цепляются за жизнь всеми силами, помогая нам. Когда же больной опускает руки и не хочет бороться — с такими сложнее работать. Организм должен включить все свои резервные возможности, а мы — поможем ему.

— Сколько операций провели, на какие идете с большим желанием?

— Сложно сосчитать. Их сотни, все различной степени сложности. Травматологические мне ближе — в клинической ординатуре учусь по данному профилю.

— Есть ли специалист, который служит примером?

— Хирурги Минской областной больницы, что в Боровлянах. У них многому учусь. Там же участвую в операциях.

— Какие виды оперативной помощи еще хотите освоить?

— Всевозможные. Единственное, чего не хочу делать принципиально, — лишать жизни человека, даже если он еще не родился. На сегодня наиболее сложные операции, из числа освоенных нашим отделением, монополюстное эндопротезирование и остеосинтез.

…На этом разговор оборвался, так как доктор вновь поспешил в операционную, чтобы бороться за здоровье очередного пациента.

И так — изо дня в день: скальпель, зажим, зонд; обход, консультации, осмотры; раны, переломы, ожоги… Мозаика трудовых дней, сложенная из боли, крови, испытаний — во имя жизни и здоровья.