Знать. Помнить. Гордиться

Григорий Никифорович Борозна родился в 1915 году. Белорус. Член КПСС с 1943 года. Накануне Великой Отечественной войны работал в земельном отделе Осиповичского райисполкома. С августа 1941 по июнь 1942 года руководил подпольщиками в деревне Брицаловичи. В июле 1942 года возглавил партизан-скую группу, а в январе 1943 года — 211-й отряд имени К.К.Рокоссовского Осиповичской военно-оперативной группы. Награжден орденами и медалями СССР.

Песня над грабовским лесом

— Вот так, Гриша. Думаю, что толковать тебе долго не надо, сам понимаешь — служба в райзо прекращается. Теперь стране нужны воины. В любой одежде — в мундирах и без них. Понял? — Николай Филиппович Королев по-дружески взял меня за плечо.

Шла вторая неделя войны. Немцы, обходя Осиповичи, уже заняли деревню Свислочь и прервали телефонную связь с Могилевом. Было тревожно на душе. Не верилось, что вот так, за считанные дни, враг доберется до наших мест. Я всматривался в голубоватые глаза председателя райисполкома, словно у него искал сочувствия и поддержки.

Николай Филиппович отвел глаза в сторону, как бы боялся, чтобы собеседник не заметил того, что в душе его также нет покоя.

— Ты, если не ошибаюсь, из Брицаловичей родом? — спросил Королев, хмуря черные брови. Эта хмурость совсем не шла к его красивому молодому лицу. Не шла, видимо, оттого, что мы все в рай-оне привыкли видеть его бодрым, жизнерадостным, задорным. А тут — сдвинутые брови, туго сжатые скулы.

— Да, товарищ Королев. Из Брицаловичей. Там у меня мать, родные.

— Вот и хорошо. Людей знаешь, общий язык найдешь. Организуй подпольную группу и действуй. Оружия, браток, не даю. Оружие сами достанете. И объекты для диверсий тоже сами подбирайте пока… Да, да, Григорий Никифорович, ты не ослышался — именно пока. Мы еще поработаем вместе, повоюем…

Королев еще раз крепко пожал мою руку и. как бы растворился в синеве быстро густевших сумерек. На улице, несмотря на поздний час, было шумно. Люди с тревогой вслушивались в непривычные раскаты орудийных выстрелов, которые доносились в тот вечер уже не с запада, со стороны Минска, а с востока. Видимо, немцы штурмовали Елизово — железнодорожную станцию на могилевской дороге. Мои Брицаловичи находились в стороне орудийных раскатов, на полпути от Осиповичей до Елизово. Стороной дороги я зашагал навстречу неизвестности.

Стояла поздняя осень. Куда-то далеко на восток откатился фронт. Где, на каком рубеже Красная Армия сдерживала теперь немцев, никто не знал. День и ночь по железной дороге, что проходила в считанных километрах от Брицаловичей, шли немецкие поезда. Оккупанты заводили на захваченной земле свой порядок, создавали полицейские участки, сельские управы, крестьянские общины. Возглавлять такую общину в Брицаловичах назначили П.М.Ольховика. И это обстоятельство очень обрадовало не только меня, но и всех тех, кто тайно собирался ночами в доме бывшего активиста сельского Совета И.Н.Потапейко.

— Чудесно, Оля, чудесно! — уговаривали мы комсомолку Олю Ольховик.— Считай, что нам повезло. Фашистам и в голову не придет, что племянница начальника общины — подпольщица. А за дядю не переживай. Он никогда не был и не будет перевертышем.

— Я знаю, что не будет,— соглашалась Оля,— Но что скажут люди? Потом? Когда выгонят немчуру? Стыд глаза выест. Хоть сквозь землю проваливайся…

— Тогда и будет тогдашнее,— взял Олю за плечо А.II.Чулец. Он недавно прибился в Брицаловичи из окружения.— Мы дяде твоему будем и судьями, и свидетелями. Пальцем никому не позволим ткнуть. А теперь — это наша удача. Для группы, для дела удача. Пойми это.

Чульца поддержали коммунист И.Н.Потапейко, сын хозяина дома И.И.Потапейко и его товарищи Георгий Краснобаев, Иван Вороновский. Но, пожалуй, самыми вескими словами были доводы комсомолки Зины Сушко из соседней деревни Липень.

— А мне, Олечка, ты думаешь, легко? — глядя в упор на подругу, спросила она.— Разве не найдется такого разумника, который посчитает меня черт знает за кого? А что делать? Надо. И тут вилять не приходится.

Говорить так Зина имела полное право. Ей, комсомолке, наша подпольная группа поручила работать в липеньской сельской управе для того, чтобы иметь там глаза и уши свои.

Работа Зины Сушко в управе и назначение Олиного дяди начальником брицаловичской общины, как мы и надеялись, принесли потом для подпольной работы нашей группы немало пользы. Но это было несколько позже. А тогда, осенью 1941 года, создавая подпольную группу, мы вплотную занялись сбором оружия и прятали его в надежных тайниках.

В это время в Брицаловичской подпольной группе насчитывалось всего одиннадцать человек. С упомянутыми товарищами действовали колхозник Н.И.Курганович, кандидат в члены партии Ф.Ф.Потапейко, комсомолец Иван Ольховик и учащаяся медицинского техникума Лена Сушко. Собирая оружие на местах, где гремели бои, мы, конечно, надеялись со временем расширить круг подпольщиков, вовлечь в борьбу с захватчиками как можно больше людей, а пока пробовали свои силы на небольших диверсиях. Так, в декабре 1941 года мы с И.И.Потапейко, который с первого же дня создания группы стал моим заместителем, взорвали два небольших железнодорожных моста недалеко от полустанка Великая Горожа, сожгли четыре деревянных моста на шоссе Осиповичи — Бобруйск. Но наиболее крупной диверсией брицаловичских подпольщиков стала операция, проведенная в начале мая 1942 года у деревни Вязье. Это явилось первым боевым заданием группе, которое поручил нам Николай Филиппович Королев — бывший председатель Осиповичского райисполкома, а в то время уже командир партизанского отряда “Короля”.

Подобраться к мосту через Свислочь оказалось непросто: его охраняли вражеские гарнизоны, расположенные в деревнях Вязье и Теплухи. Надо было что-то придумать. Из многих вариантов мы остановились на более удачном. В ночь на 10 мая 1942 года Андрей Чулец, Георгий Краснобаев и Иван Вороновский погрузили на подводы бочки с горючим и отправились в путь. Остальные подпольщики поджидали их невдалеке от Брицаловичского лесничества.

— Итак, повторяю еще раз, — чтобы кто-нибудь не допустил оплошность, инструктировал я товарищей, уже подъезжая к Вязью.

— Мы с Иваном Потапейко и Артемом Ивановичем едем на подводах прямо к часовым. Остальные обочинами, кустами незаметно пробираются следом за нами и ни на минуту не спускают глаз с подвод. Как только нам удается “угомонить” часовых, немедленно всеми силами надо блокировать караульное помещение. Главное — тишина. Стрелять — ни в коем случае…

Вот и контуры моста. В темноте возле будки виднеется фигура вооруженного человека.

— На месяц, видимо, топлива хватит, а? Как думаете, господин Коженец? — Иван Потапейко разыгрывает свою роль. Говорит нарочно громко, чтобы слышал тот, на мосту. Коженец — это я. Согласно документам, полученным накануне в липеньской управе через Зину Сушко.

— Стой! Кто такие? — доносится окрик с моста.

—      Криницкие мы,— отвечаем в темноту.— Начальник тамошней общины Игнат Коженец и мои люди. Везем горючее для движка.

Полицай приближается к подводам, требует документы. Я достаю из кармана удостоверение, протягиваю ему. Мешковатый, курносый полицай берет документ и, щелкнув кнопкой электрофонарика, при тусклом свете долго всматривается в печать.

— Погоняй! — наконец решает он и выключает фонарик.

— Носит вас нелегкая по ночам.

Понукая лошадь, я трогаю дальше. Артем Иванович и Иван Потапейко остаются на месте. У них “соскочил” тяж с оси, и они, мешая друг другу, долго возятся с ним, никак не могут поставить на место. Они будут возиться до тех пор, пока я не поравняюсь с часовым на другой стороне моста, и только тогда…

— Стой! Кто едет? Откуда?

— Коженец. Игнат Коженец из Криничек. Топливо везу.

— Документы!

Я снова достаю бумажку, протягиваю ее новому стражнику. Он намеревается взять документ, но не успевает. Сильным ударом под ложечку я сбиваю часового с ног. А еще через мгновение он, уже обезоруженный, с кляпом во рту, неподвижно лежит у перил. Иван Потапейко и Артем Иванович за это время успели утихомирить курносого.

На мост с обочин выбегают наши товарищи и, не медля ни минуты, начинают разливать из бочек дизельное топливо.

— Курганович, Чулец, Потапейко — за мной! Ударная группа кинулась к бункеру. Караульных захватили на нарах в нательном белье.

— С мест не вставать!

Оружие, что аккуратно стояло в козлах, переносим на подводы. Насмерть перепуганные полицей-ские боятся поднять головы.

— Лежать и не пикнуть! — грозит им Иван Потапейко и водит дулом автомата.

Мы сделали свое дело. Подводы с оружием уже катят по мосту назад. И как только они перебрались на другую сторону Свислочи, языки пламени взвились над мостом. Где-то в Вязье и Теплухе застрочили немецкие пулеметы. Но это уже не могло помешать операции. Над Свислочью трепетал огромный факел. Срывались и падали в воду обгоревшие перила. Спасти мост уже ничто не могло.

Глухо тарахтя по лесной дороге, наши подводы через речку Синюю, мимо Малой Горожи направились к тайникам, где мы решили до поры припрятать трофейное оружие.

Диверсия на вязьев-ском мосту заставила оккупантов насторожиться. По деревням поползли упрямые слухи о том, будто бы русские выбросили сотню десантников и уничтоженный на Свислочи мост — это дело их рук. Такой слух нас очень устраивал, мы были спокойны: фа-шистские ищейки, сбитые с толку разговорами о десантниках, и не подумают вынюхивать другой след.

Но самоутешение наше оказалось преждевременным и чуть не стоило жизни всем брицаловичским подпольщикам. Как выяснилось впоследствии, мы не смогли до конца соблюс-ти конспирацию во время подготовки операции в Вязье. Временно конфискуя одну из подвод у брицаловичской лесной стражи, Андрей Чулец не заметил, как за ним увязался “хвост”. Он и стал очевидцем всей операции. Им оказался лесник. Вскоре он явился к начальнику липеньского вражеского гарнизона и сделал свое черное дело. Арест и уничтожение Брицаловичской подпольной группы назначили на 15 июня 1942 года. Осуществить это приказывалось липеньскому и свислочскому гарнизонам. Всего в этой фашистской облаве приняло участие не менее 70 немцев и полицейских.

В тот день, абсолютно ничего не подозревая о надвигавшейся опасности, мы вместе с Ваней Потапейко и его отцом Иваном Николаевичем, закинув на плечи косы и грабли, отправились в лес. Орудия мирного труда служили нам только маскировкой, ибо даже в это сенокосное время мы не столько думали о кормах для скотины, сколько о наших подпольных делах. Мы шли в лес к тайнику, где Иван Николаевич временно припрятал найденный им где-то пулемет и теперь собирался передать его в наш общий арсенал.

Приблизительно в километре от деревни — это место жители Брицаловичей зовут Крижиками — совсем неожиданно из-за перелеска навстречу нам показались гитлеровцы.

— Это он… Тот самый, про которого… Ловите его! — боязливо пятясь за спины фашистов и показывая на меня, залепетал лесник, который за минуту до этого важно шел впереди и что-то рассказывал Лютеру.— Держите его! Удерет!

Я оглянулся по сторонам. Положение казалось безнадежным. Плотным кольцом вокруг уже стояли гитлеровцы. Бежать было некуда.

— Этот Гришка — Борозна его фамилия — всем верховод. Красноармейцы в его шайке. И свои есть. Я покажу, господин начальник…

“Сволочь!.. Иуда!.. Продажник!” — я не мог найти то единственное слово, которое вобрало бы в себя всю меру моей ненависти к предателю. Подумать только: с этим человеком мы жили рядом, ходили по одной земле; и моя, и его мать — белоруски, а вот же в лихую годину эта подлая тварь оскаливает зубы.

— Я покажу, пан-господин. Всех покажу, кого знаю…

Руки, как приказали мне конвоиры, я держал за спиной и, невольно сжимая кулаки, боялся выдать свое состояние. Хотелось метнуться к гаду, ахнуть изо всей силы в ненавистную рожу, чтобы замолчал, не плел чего не надо. Но вряд ли успел бы это сделать: в мою спину кто-то из конвоиров тыкал автоматом. Главное теперь в другом.

Взяли почему-то только меня одного, Ваня Потапейко вместе с отцом пошли дальше. Они что-то придумают. Они не подведут.

Я оглянулся и краем глаза заметил, как юркнул Потапейко-младший в  кусты па опушке. Иван Николаевич отстал от сына шагов на десяток, но и он старался идти как можно быстрее.

“Успеет ли? Ведь вкруговую, низами бежит,— подумал я о своем товарище, которому предстояло незаметно обогнать ораву фашистов и упредить поголовный арест нашей группы.— Должен успеть, иначе всем крышка…

Чтоб подальше растянуть тот километр, что отделял нас от Брицаловичей, я нарочно замедлил шаг, начал нахрамывать, словно у меня заболело что-то внутри.

Иван успел. Он обогнал колонну и уже побывал в деревне. Я это понял, как только меня подвели к дому матери. Дверь оказалась закрытой на защелку. Мать торопилась, с замком возиться было некогда, и она оставила дом как пришлось. Не оказалось в комнате и сестры, которая перед нашим уходом занималась рукоделием.

“Молодец, Иван. Молодец,— стоя посредине улицы под охраной конвоиров, мысленно хвалил я Потапейку-младшего.— Спасибо тебе, дружище!”

А тем временем фашис-ты шастали по дворам. Везде было пусто. Людей словно ветром сдуло. Только отец Николая Кургановича — дядя Иван, видимо, понадеявшись на старый возраст, оказался дома. Его схватили, приволокли и поставили рядом со мной.

В это время послышался отчаянный женский крик. По улице, толкая в спину, гитлеровцы вели в нашу сторону еще двоих. В мужчине я без труда узнал Ефима Потапейко, сын которого являлся членом нашей подпольной группы. Ефим шел угрюмо, молчаливо. Женщина протестовала, отмахиваясь от наседавших на нее немцев:

— Отвяжитесь от меня. Что я украла или обругала кого?

Но те не слушали ее оправданий. Им предатель сказал, что она, Елена Курганович, доводится тещей подпольщику-красноармейцу Андрею Чульцу, и этого было достаточно.

Продолжение следует…