Улица Голанта расположена в южной части города. Начинается от Т-образного перекрестка с ул. Коммунистической и заканчивается перекрестком с улицами Шевченко и Лермонтова. На ней размещается 67 домовладений, в которых проживает 111 человек.

— Деда, а расскажи еще про войну, — умоляющим тоном попросил Константина Никифоровича восьмилетний внук Никита.

— Ай, Никитка, делать тебе нечего, что ли? — отмахнулся старик. — Иди лучше на улице мяч погоняй.

— Не хочу мячик, — сердито топнул ногой мальчик. — Хочу войну. Когда вырасту, тоже буду военным. Буду бить врагов и защищать тебя, деда. Мне готовиться нужно.

— Вот что с тобой делать? — засмеялся Константин Никифорович. — Про что хочешь услышать?

— А про героя можешь? — от радости Никита захлопал в ладоши.

— Про героя?..

Константин Никифорович достал с полки старый альбом в красной бархатной обложке и сел на диван рядом с внуком.

— Ой, деда, — восхищенно воскликнул мальчик, указывая пальчиком на первый снимок в альбоме. — Это же папа!

— Нет, Никитка, — засмеялся мужчина. — Это я в молодости.

— Ого, — Никита восторженно смотрел на снимок. — А выглядишь как папа. Деда, а где герой?

Константин Никифорович пролистал несколько страниц.

— Вот, смотри.

С пожелтевшей картонной страницы на Никиту смотрел черноволосый мужчина с серьезным взглядом.

— Какой-то он неприятный, — поморщил нос Никита. — Злой, наверное, был?

Дедушка вздохнул.

— Нет, хороший, — голос Константина Никифоровича дрогнул. — Он мне жизнь спас.

Мальчик замер в ожидании интересной истории.

— Это было в начале войны, — начал свой рассказ мужчина и горько усмехнулся. — Мало кто думал в первые дни, что она будет такой долгой и страшной.

Отца мобилизовали сразу, он успел уехать в свою часть до того, как в наш район пришли немцы. Хотелось воевать и мне, но пятнадцатилетних в добровольцы не берут. Мы с мамой и двумя младшими сестренками переехали в деревню, подальше от Осиповичей. Вскоре мать заболела и умерла. Я остался за кормильца. Ты даже не представляешь, Никитка, как было сложно: работать, воспитывать сестричек, которым тогда исполнилось пять и восемь лет, и одновременно ощущать жгучее чувство вины, что ничего не делаешь для борьбы с врагами. Отец же погиб в июле сорок первого под Могилёвом — там наши задержали немецкое наступление почти на месяц….

В глазах Константина Никифоровича блеснули слезы. Он вздохнул и продолжил.

— А тут по деревне прошел слух, что в Осиповичах организуется партизанский отряд, и я захотел в него попасть. Но надо было соблюдать осторожность, ведь в деревне были полицаи, да и вообще с кем попало об этом не поговоришь. Как-то встретились в уединенном месте с односельчанином дедом Матвеем. Он всегда хорошо относился к нашей семье, и ему можно было доверять. Вот и отважился спросить… Оказалось, не ошибся: Матвей держал связь с партизанами и имел задание искать для отряда надежных людей. И хоть искали взрослых бойцов, он пообещал мою просьбу передать. Через некоторое время “добро” было получено. Оставил девчонок на соседку бабу Нюру и пошел в условленное место. Проверку я прошел и стал самым молодым партизаном в отряде. Сначала помогал чистить оружие, готовить еду, а вскоре получил первое важное задание: разведать подходы к укрепленному пункту полицейского гарнизона. По пути в нужную деревню решил свернуть в соседнюю — проведать сестричек.

Дойдя до околицы, подождал: ничего необычного, всё тихо… Из-за угла выглянул на улицу — ни души. Смело подошел к дому бабы Нюры, а из него вдруг вышел полицай. Потом узнал, что он случайно туда зашел, по какому-то мелкому делу.

— Ага! Попался!

Я растерялся, а он крепко схватил за шиворот и куда-то потащил. Тут из сеней выскочила маленькая Надюша и чем-то острым ткнула в ногу полицая. От боли его рука разжалась, и я бросился бежать. На ходу услышал странный звук, но не обернулся. По историям отрядовцев знал: потеряешь секунду — потеряешь жизнь.

До вечера пришлось скрываться в лесу от полицаев, которые устроили погоню. Ушел от них, но задание не выполнил. А через несколько дней узнал, что после моего побега этот прихвостень немецкий в приступе злости из всех сил ударил сестричку прикладом винтовки. Надюша умерла прямо там, на пыльной дороге. Из-за меня…

Было такое ощущение, что сердце перестало биться и мир сузился до одной точки — улыбающегося личика восьмилетней Надюши. Ты знаешь, Никитка, такой боли мое тело никогда не испытывало. И я смалодушничал… Нашел веревку, зашел в лес поглубже. Уже накидывал себе петлю на шею, как вижу — со всех ног ко мне бежит Рувим Хаимович Голант, секретарь Осиповичского подпольного райкома партии, комиссар нашего 210 особого партизанского отряда имени Иосифа Сталина. Он подошел ко мне и, глядя прямо в глаза, начал что-то говорить. Слов не помню, но голос у него был такой глубокий, умиротворяющий, что я даже не заметил, как душа успокоилась, стало так тепло и светло. Потом мы долго сидели рядом, говорили о том, что будет после нашей победы, о том, как ее приблизить. А на прощание Голант дал мудрый совет:

— Не давай воли слабости, не доставляй беде удовольствия. Ты должен сделать эту боль своей силой.

И знаешь, это столько сил дало, столько смысла. Я с этими словами всю войну прошел и вернулся живой, да и потом они мне не раз помогали. И не только мне помог Рувим Хаимович нужным словом и личным примером.

— Ух ты, — задумчиво произнес Никита. — А что с ним было потом?

— Участвовал в организации партизанских отрядов, создании первой Осиповичской партизанской бригады, проводил работу среди населения, участвовал в боевых операциях, — улыбнулся Константин Никифорович. — Через два года после завершения войны стал заместителем председателя Осиповичского райисполкома, несколько лет работал директором промкомбината. Но главное — он всегда оставался настоящим человеком, который умел слышать и слушать.

— Деда, хочу быть как он, — уверенно заявил Никита. — Спасать жизни словом.

* * *

Этот рассказ — вымысел, за одним только исключением: хорошие политруки (комиссары), а с 1942 года замполиты, в войсковых частях, партизанских отрядах действительно могли силой своего убеждения и умением разговаривать с людьми поддерживать силы тех, кто растерялся, опустил руки от неудач и бессилия, испугался. А Рувим Хаимович Голант был настоящим комиссаром — вся его военная и послевоенная биография тому подтверждение.