…Шел обычный рабочий день. Молодой парень занимался внутри космического корабля наладкой оборудования. Освещался отсек лампой-переноской, которая внезапно погасла. Неопытный наладчик попытался заменить перегоревшую лампочку, но та лопнула, и осколки упали в жилой отсек. Там, где во время полета находятся космонавты, не должно быть никаких посторонних предметов, и уж тем более мелких, с острыми гранями. Поэтому осколки собирали, пока вес найденных кусочков стекла не совпал с весом колбы целой лампочки. Времени на это потребовалось много, но закончить подготовку корабля к полету удалось в срок…

Это только единичный случай, о котором рассказал Евгений Вассараудзе, прослуживший 25 лет на космодроме Байконур. Наш земляк — один из тех, чьи усилия сделали СССР великой космической державой. Делится он воспоминаниями редко: сказываются скромность и, видимо, привычка: в советское время сотрудники космодрома о месте работы говорить с посторонними не имели права, это была государственная тайна. Но дать интервью “районке” Евгений Брониславович согласился, за что отдельное спасибо.

— Долог ли был Ваш путь до космодрома?

— Родился в Могилеве в 1948 году, родители работали в Могилевском отделении железной дороги. В 1953 году отца перевели в Осиповичи начальником локомотивного депо. После окончания школы № 11 — нынешняя СШ № 2 — поступил в Рижское командно-инженерное училище. Закончив его, получил погоны лейтенанта и диплом инженера-механика по специализации “ракетные войска стратегического назначения”, для прохождения службы был направлен в город Ленинск — под этим названием скрывался известный всему миру космодром Байконур в Казахстане.

Правда, инженерами-испытателями там становились отличники учебы, а я в эту категорию не входил…

Космодром — очень сложная структура, к ней относятся десятки войсковых частей, которые выполняют какие-то свои задачи, могущие меняться со временем. Часть, куда попал, успешно провела испытание баллистических ракет и была превращена в боевую, т.е. получила ракеты с ядерными боеголовками. В ней прослужил до 1980 года, затем уже в майорском звании продолжил службу инженером-испытателем в испытательном управлении № 1.

— Доводилось слышать, что на Байконуре действовала какая-то система “защиты от дурака”…

— Она была придумана Сергеем Павловичем Королевым и называлась “тройной контроль”. Все действия, которые совершались с космической техникой, контролировались тремя независимыми специалистами: исполнителем и представителями разных управлений.

— И как она работала?

— Испытатель выполняет предписанную в служебном задании операцию. Сотрудник контролирующего управления следит за правильностью его действий и реакцией техники на них, а инженер-испытатель — за действиями контролера. Какие-то отклонения — процесс испытаний останавливается, происходит расследование, устанавливается причина сбоя. Если она в технике — ее дорабатывают, если в документации — исправляют.

Я контролировал действия операторов спускаемого аппарата и бытового отсека космического аппарата “Союз”. Для этого нужно было предварительно изучить документацию и освоить управление техникой тщательнее экипажа, которому предстояло работать на орбите. Это для того, чтобы на любом этапе испытаний мог уверенно сказать, нажимал оператор кнопку, выдавал ли он команду. Нагрузки и ответственность при этом высочайшие, на грани прочности человеческого организма. Однажды чуть не “сломался”…

— Подробнее можно?

— Несмотря на жесткий контроль, товарищ несанкционированно начал проводить динамические операции, с автономного пульта включил разворот изделия.

Представьте, что происходит: огромный космический корабль с установленными в рабочее положение солнечными батареями, антеннами, подключенными электрокабелями начинает вращаться, а вокруг него на своих рабочих местах на разной высоте от земли находится множество людей…

Обездвижить его удалось быстро. Каким-то чудом никто не погиб и не было повреждено очень дорогое оборудование.

Виновник ЧП объяснить свои действия не смог, я попал в госпиталь с микроинсультом…

Кстати, нередко допускались ошибки при стыковке разъемов. В разъеме 102 контакта, и исполнитель стыкует вилки и розетки с одинаковыми номерами. За каждый разъем он расписывается в специальном журнале, потом ставят подписи два контролера, поочередно проверив правильность исполнения операции. Но даже двойной контроль абсолютной гарантии не давал.

Конечно, за ошибки наказывали, но их никто не скрывал. Со времен Королева было заведено: совершил “прокол”, что-то не так сделал — ни в коем случае не молчать, сразу сообщать руководителю. Пожурят, премии не дадут, но главное — не пострадает безопасность космического корабля и его экипажа. За мою службу так и было — признавались все.

— Вы, как упоминали, имели дело и с боевыми ракетами…

— Жидкостные баллистические межконтинентальные ракеты находились под землей — в стационарных шахтных установках. Периодически делали учебные пуски, с интересом наблюдали, как они взлетали. Зрелище, конечно, бесподобное. Особенно эффектным был старт ракеты, которую американцы называли “Сатана”. Из пусковой установки ее выбрасывало сжатым газом, Р-36 на мгновение зависала в воздухе, а потом включались двигатели, и огромная ракета почти мгновенно исчезала…

Довелось видеть и аварии. Как-то утром приехали на регламентные работы. Пусковая установка располагалась на холме, и нас предупредили, что будет испытательный запуск. Ракету выбрасывает, она зависает и… падает в установку. Взрыв, второй… От шахты и ракеты ничего не осталось, но удалось установить, что в заложенной в систему управления программе пропустили пункт “отстрел поддона”…

В 1977 году готовил некоторые материалы по соглашению ОСВ-2. Глава СССР Леонид Брежнев и американский президент Ричард Никсон договорились об ограничении количества ядерных ракет. Нашу часть должны были расформировать, но прежде предстояло уничтожить боевую технику. Офицеры занимались графиком слива компонентов топлива из ракет, их демонтажа, подрыва пусковых установок. Американцы должны были все контролировать из космоса, и командование поставило условие, что работы должны проводиться в определенные сроки. Но “вверху” не понимали, какой это объем. Собственными силами в установленное время мы уложиться не могли, поэтому пришлось привлекать технику и людей с космодрома. А потом оказалось, что договоренность изменилась, сроки ликвидации ракет перенесли. Правда, к этому моменту я из боевой части уже ушел…

— Принимали участие в программе “Интеркосмос”?

— В подготовке полета двух экипажей. В первом командиром был Леонид Попов, инженером — румын Думитру Прунариу, во втором — соответственно Владимир Джанибеков и Жугдэрдэийдин Гуррагча из Монголии. Они летали на кораблях “Союз” с аналоговой системой управления, на то время уже морально устаревшей. Параллельно испытывались “Союзы” с бортовым компьютером. Их кабины заметно отличались, там было совсем другое информационное поле.

— Расскажете о космическом корабле “Буран”?

— Это советский аналог “Космического челнока”, который создали в США. Но если американские шаттлы летали три десятилетия, то “Буран” совершил всего один полет, да и тот без экипажа. Хотя, если рассматривать его с технической точки зрения, то это был уникальный эксперимент. К примеру, шаттл не был способен в принципе садиться по командам с земли.

Когда запускали “Буран”, все жители города сидели на крышах и смотрели, хотя из-за низкой облачности видно его было буквально несколько секунд. Возвращение корабля из космоса в сопровождении истребителей тоже наблюдали.

Но к “Бурану” непосредственно отношения не имел. Знаю только, что программа была дорогостоящая и дальнейшего развития не получила.

— А что знаете о программе подготовки полета советских космонавтов на Луну?

— Мы приехали на Байконур в 1971 году и застали последний запуск лунной ракеты Н-1, который прошел 23 ноября 1972 года. Ракета взорвалась на высоте 40 километров. Взрыв было хорошо видно, осколки потом собирали лет 10 по степи. Причина его была тогда засекречена, но знали, что “лунные” ракеты ненадежные — все взорвались во время пробных пусков.

К этому времени интерес к полетам на Луну у руководства страны исчез: американцы высадились первыми, а во многом здесь как раз и было соревнование между СССР и США.

Но лунная ракета была невероятной — пятиступенчатая махина высотой 110 метров! Потом этот стартовый комплекс переоборудовали для запуска “Энергии” — ракеты, которая вывела на орбиту “Буран”.

— С программой “Союз-Апполон” знакомы?

— Во время проведения советско-американских полетов я служил в боевой части, видел только, что все военные, кто мог попасть на глаза американцам, были одеты в кримпленовые костюмы — тогдашний “писк моды”…

Для программы “Союз-Апполон” был построен очень хорошо оборудованный новый корпус. Ребята, которые были задействованы в программе, рассказывали, что работать приходилось очень напряженно день и ночь.

— А шпионы на Байконуре были?

— В мой период службы, видимо, нет, потому что не было посторонних. А вот в конце 80-х годов на испытательную площадку постоянно привозили экскурсионный автобус. Кто только не приезжал! Европейцы, китайцы, японцы… Мы знали, что можно говорить, а некоторые элементы конструкции космического аппарата закрывали. Но они фотографировали все, что только могли, часто нарушая запреты службы безопасности. А в 90-е годы вообще беспредел пришел: на старт приезжало народу, как на демонстрацию, фотографировались вместе с детьми. Хотя заправленная ракета — это очень опасный объект. При аварийной ситуации жертв могло быть огромное количество…

— Вы жили в одном из самых строго охраняемых городов СССР. Каково это — день и ночь находиться под грифом “совершенно секретно”?

— Приехали летом, кругом — степь, верблюды, ослы, колючки растут. В тени +40. Город закрытого типа в самом прямом смысле. Вокруг — бетонная стена, въезд через КПП строго по пропускам. А внутри — оазис, зеленые деревья, пятиэтажки, магазины, кафе, столовая, школы, техникум, институт, детские сады, большой госпиталь. Город сам молодой, так как жители в основном военные. Люди сюда попадали из самых разных регионов страны. Новые знакомства, интересные ощущения…

Сразу, конечно, непривычно было, сидишь, как за колючей проволокой. Письма, которые писали и отправляли домой, проверялись цензорами. В адресе отправителя писали не Байконур, а “станция Ленинск”. И отвечали, что живем в Ленинске. Чтобы родные могли приехать в гости, они должны были получать особое разрешение.

Сразу было тяжело, потом легче, а вообще за 25 лет постепенно привыкли ко всему. Даже к  местному резко-континентальному климату. Весной апрель-май — это песчаные бури. Идешь — вроде солнышко, безветренная погода, а на зубах — песок. Вокруг — невысокие тюльпаны, а бутоны большие и разных цветов. Очень красиво. Летом сильная жара. В городе протекают реки, на берегу Сырдарьи был сероводородный источник, и люди сюда приходили ночью охладиться, так как из-за жары спать было невозможно. Зимой снега практически не бывает, но иногда мороз доходил до 30 градусов с сильным ветром. От городка до работы 32 километра. Туда и обратно ездили на мотовозе, по времени — около часа в одну сторону, пока приедем — заметает с головой…

В жару на пляже играли в футбол, пили горячий спирт и закусывали пончиками. Когда ушел в отставку, приспособиться к климату средней полосы было проблематично: не молодой ведь уже. Ну и больных онкологией среди бывших сотрудников космодрома — каждый третий…

— А какое самое яркое впечатление осталось от времени, проведенного на Байконуре?

— Для всех — старт космической ракеты. Ведь ты — рядом! При запуске уши болят от грохота, огромный факел — зрелище словами не передашь, дух захватывает…

Но красота красотой, а каждый этап взлета был ответственной и тяжелой работой. Ведь отвечал за космический аппарат, который ракета уносит к звездам…

* * *

В 1995 году Евгений Вассараудзе ушел в отставку, семья переехала в Калугу, а он еще 2 года трудился инженером-испытателем. В Осиповичи возвратился 5 лет назад.

Имеет множество наград, включая орден “Знак Почета” за обеспечение подготовки к запуску станции “Мир”, медаль им. С.П.Королева за популяризацию космических программ и исследование космоса Федерации космонавтики СССР. За успешное проведение испытаний космических аппаратов Евгению Брониславовичу присвоено звание Заслуженный испытатель Байконура.

Елена КЛЮХИНА.